Русские в Сочи

Первыми поселениями в Сочи после окончания Кавказской войны стали солдатские посёлки – места размещения рот 1-го и 2-го Кавказских линейных батальонов. Это селение Ахштырь, где жили женатые нижние чины первой и четвертой рот 2-го кавказского линейного батальона. Пластунское – это штаб-квартира 2 кавказского линейного батальона и его стрелковой роты Геймановское — 4-я рота того-же батальона Села Царского, где была поселена 3-я рота 2 кавказского линейного батальона. Село Кичмай – ротный двор 2-ой роты 2 кавказского линейного батальона. Божья вода — штаб-квартиры 1-го кавказского линейного батальона. Село Красное — двор 2 роты, село Грачево или 4 рота 1-го кавказского линейного батальона. Село Александровское, двор 1-ой роты 1-го кавказского линейного батальона. Стояли отдельные части на Красной Поляне, на р. Псоу, на Аибге. Солдаты занимались земледелием. Были у них виноградные и табачные плантации. С 1866 года было разрешено заселение Черноморского округа и мирным поселенцам, которым пообещали наделы в 30 десятин и хорошие льготы. Но организация заселения была крайне неудовлетворительной. Были неудачными места строительства селений, не было дорог, не было агрономической помощи переселенцам, незнакомым с местными условиями хозяйствования. Были многочисленные жертвы местных болезней, прежде всего малярии, врачебная помощь практически отсутствовала. Прошедшая по побережью комиссия под руководством тифлисских чиновников Хатисова и Ратиньянца даже пришла к выводу, что русские вообще не пригодны для заселения Черноморского побережья Кавказа. Хатисов отправился в Турцию, откуда привез несколько групп армян. В дальнейшем русские поселенцы, прожившие несколько лет в Сочинском округе, вполне осваивались. Особенно хорошо дело шло у тех из них, кто некоторое время поработал в имениях Вардане, Дагомыс, где научились многим полезным навыкам, откуда получили посадочный материал для своих хозяйств. Большой приток русских переселенцев связан со строительством с 1892 года Новороссийско-Сухумского шоссе, которое оживило край. Конечно, отправлялись на поиски лучшей жизни люди бедные и далеко не все находили здесь своё счастье. Автор с псевдонимом Черномор, в газете «Черноморский край» вспоминал: «Те же горемыки, что действительно прибыли из России, гонимые малоземельем – пострадали очень, очень сильно. Ничего не зная, не имея представления о крае, о почве, климате и растительности, они стремились лишь из-за 30 десятин обещанной удобной земли; это был их мираж!.. Помню я, как потянулись по новому трасу Новороссийско-Сухумского шоссе повозки со скарбом, детишками, домашней птицей, коровенкой, привязанной за повозкой и неизменной жучкой на цепи под возом. Часто встречались бедняки, потерявшие «худобу» по дороге; они везли на себе подобие тачки, нагруженной детьми и самым необходимым домашним скарбом. Сердце болело при виде этих бедняков, гонимых нуждой не в обетованную землю, и на нищету и почти верную смерть. Утомленные и измученные дорогой, они должны были селиться в землянках и шалашах, где скоро заболевали лихорадкой, а с наступлением осенних и зимних ливней вымирали наполовину. Плохо кончили и более зажиточные. Скот, приведенный из России, не переносит местного корма и воды, заболевает и дохнет от «чихиря». Шкурами павшего скота прикрывали крыши землянок и шалашей, чтобы уменьшить их протекание. Птица также передохла и новоселы остались голыми, босыми и голодными нищими». Прибывали русские переселенцы и морем. Путешественник Евгений Львович Марков в книге «Россия в Средней Азии» писал: «Трогательно было смотреть, как все эти истощённые старики и старухи, обвязанные мешками и котомками, с ракитовыми палочками в руках, с горсточкой родной землицы под онучем своих лаптей, все эти простодушные белобрысые парни, ещё ни видавшие в своей жизни ничего, кроме ржаного поля и зелёной степи, с пилами на спине, с топорами за поясом, с коробами и узлами на плечах, все эти глазатые, изумлённо раскрывшие рот детишки, судорожно ухватившиеся за юбки матерей, за рубашки мужиков, — как все они беззащитно и покорно, будто овцы, спускались по шатавшейся лесенке в неистово качающуюся лодку, с наивным ужасом к морю, с суеверным изумлением к горам, и молча набивались, — будто сельди в бочёнок, — в тесную фелюку, безропотно предавая себя на волю невиданной никогда черномазой образины с разбойничьими усищами на разбойничьей роже и в бабьем платке на голове. Вот они уселись как попало и где попало, чуть не друг на друга, с обычною нетребовательностью и выносливостью русского мужика, и крестятся с глубокими вздохами в сторону покидаемой родины, будто навеки прощаясь с нею, очевидно, охваченные уже и тяжко придавленные чувством надвинувшегося теперь на них нового края, где все им неведомо и непонятно, всё не по-ихнему, не по-родному – православному, и земля не та, и работа не та, и жизнь не та, — где уже не будет стелиться кругом, волнуясь и золотясь, сплошное ржаное поле, не будет слышно знакомого благовеста сельской колокольни, не будут тянуться по необозримой степи скрипучие обозы волов…» Несмотря на все проблемы, переселенческое движение было уже не остановить…